В небе сначала появились яркие бортовые огни летательных аппаратов, и затем из-за откуда-то взявшихся свинцовых туч выплыли сами самолеты, если так их можно было назвать. Носовые яйцеобразные, тонированные до черноты поляризованные блистеры кабин продолжались вытянутыми фюзеляжами, которые венчали странные хвостовые оперения со спаренными турбореактивными двигателями. Широкие короткие крылья несли в себе вертикально-расположенные турбины, занимающие почти всю площадь крыльев. Летательных аппаратов такой конструкции Вероника никогда не видела даже на картинках. Вдобавок ко всему, каких-либо опознавательных знаков принадлежности к какому-нибудь государству или ведомству, на них тоже заметно не было. В какой-то мере, они чем-то напоминали описание автожиров — гибридов самолета и вертолета, о которых Вероника как-то читала в журнале «Техника молодежи».
Звено этих летательных аппаратов приближалось со стороны леса. Впереди параллельно друг другу в четком строю летели два аппарата. Еще один был замыкающим. С их появлением на парочку молодых людей повеяло необъяснимой волной непонятной угрозы. Чем эта угроза оказалась вызвана, было не ясно, как не была ясна и ее природа.
От пары передних самолетов вдруг вниз протянулись вертикальные столбы ярко вспыхнувшего света мощных устройств, чем-то напоминающих прожекторы, но явно ими не являющихся, ибо диаметры этих столбов света, развернувшихся в конусы, в нижнем сечении оказались где-то метров в пять-семь. Световые конусы заскользили по поверхности земли, словно чего-то или кого-то выискивая. Веронике вспомнились рассказы о забаве некоторых нуворишей номенклатурного толка, обожающих развлекаться охотой на зайцев, в поле, при свете фар. Заяц, попавший в лучи света продолжает бежать вдоль него, не догадываясь и не пытаясь отпрыгнуть в сторону. А в это время захлебывающиеся от восторга «охотники» с машин в упоении стреляют по беззащитной мишени.
Сейчас Вероника отчего-то ощутила себя в роли такого вот зайца, только, слава богу, не попавшего еще в лучи прожектора. Уж больно ярка была ассоциация с такой бесчеловечной охотой. Разумным в такой ситуации было бы постараться скрыться среди деревьев, но дальний лес находился как раз в той стороне, откуда и приближалась непонятная опасность.
Эту опасность, видимо, осознал и ее кавалер. Взявшись за руки, они побежали, побежали по жесткой стерне в легких, прогулочных туфельках. Побежали в сторону от предполагаемого курса летательных аппаратов. Но те, словно разгадав замыслы бегущих, совершили крутой разворот и устремились следом, басовито подвывая. Вероника почти физически ощутила, как светящийся конус от прожектора нащупал ее, от необъяснимого страха она закричала и… проснулась.
Обнаженная она лежала на сбившихся простынях, а на прикроватной тумбочке ехидным басовитым гудением заливался звонок телефона. Мысленно выругавшись на этот импортный аппарат, квакающий вместо привычного треньканья, Вероника сняла трубку. Звонила тетя-мама Елена. С тревогой в голосе она просила поскорее включить радио. Передавалось важное сообщение. Вероника посмотрела на часы. Было ровно половина девятого вечера. Она чуть не проспала похода в театр. Но осуществить это мероприятие сегодня, видно было не суждено. По радио сообщили, что в городе внезапно разразилась непонятная эпидемия и всех жителей, с целью избежания инфицирования, просили не покидать своих квартир.
Еще не вполне оправившись от жуткого сна, Вероника в понятном остолбе-нении слушала странное сообщение. Словно, как говорится, «сон в руку». «Не по этому ли он мне приснился? — Подумала Вероника. — И что ожидать в дальнейшем? Похоже, только этим неприятности не закончатся!»
Страх — это предчувствие зла.
Диоген Лаэртский
Николай Мордовцев возвращался из командировки. Вагон слегка покачивало из стороны в сторону. Ощущался стук колес на стыках рельсов. Некоторая апатия от усталости и постепенно поднимающееся настроение от приближения к дому, смешались в сознании, создавая своеобразный гибрид нервозности и грусти.
Родной город приближался. Николай заканчивал чтение книги, которую захватил с собой ради развлечения. Книга была, как говорится, так себе, и он часто отвлекался, посматривая в окно, за которым сквозь ночные сумерки забрезжил знакомый пейзаж — поезд замедлил ход, подкатывая к станции. Состав несколько раз дернулся с приглушенным скрежетом и остановился.
Подхватив свой чемоданчик, Мордовцев выскочил на платформу. Зашипели тормоза, пробасил гудок, поезд чуть дернулся и, постепенно набирая скорость, от-правился. Николай осмотрелся, с удивлением заметив, что на платформе кроме него никого нет. По всей видимости, он оказался единственным пассажиром, со-шедшим с этого экспресса. Но не это удивило его. Он уже не раз приезжал из ко-мандировок в подобное время суток и всегда, уже на платформе, его встречала привычная сутолока: узлы, чемоданы, чемоданчики, снующие туда-сюда люди.
На сей раз, платформа оказалась пуста. Совершенно пуста, если не считать двух расплывчатых фигурок вдалеке, у входа в здание вокзала. Это вызвало у него удивление. После обычного явления — обилия приезжающих и отъезжающих, а также шума, производимого ими, его удивила тишина: почти мертвая тишина, воцарившаяся после отхода поезда. Не было слышно шума двигателей локомотивов, гудков маневренных тепловозов, снующих по путям и формирующих товарные составы. Не слышно было стука и лязга в локомотивном депо, где обычно круглые сутки кипела работа. Там не светилось ни одного окна. Тишина была полной и интуитивно настораживала.