Эхо вторжения - Страница 87

Запрет на выезд касался абсолютно всего, вплоть до ржавого гвоздя. Город превратился в обширный, достаточно комфортабельный концентрационный лагерь-гетто. Благодаря этой долгой паузе в работе предприятий, Николаю еще не скоро было суждено встретиться со своими «сослуживцами», что в настоящих условиях было нежелательно. Со встречавшимися ему «знакомыми», он вежливо раскланивался, но в длинные разговоры ни с кем не вступал, опасаясь выдать себя незнанием реалий этого мира. Особенно это касалось неизвестных ему сослуживцев и знакомых, к которым можно было относить всех, кто его на улицах приветствовал. В этой реальности он даже не знал своих служебных обязанностей на предприятии, на котором он якобы работал. Не знал даже по какому вопросу ездил в командировку. Поэтому ему было весьма выгодно, что предприятия простаивали. При режиме тотальной слежки и систематических проверок, Николаю совсем не хотелось раньше времени попадать в поле зрения спецслужб. Конечно, благодаря своим «браслетам», которые он научился делать невидимыми для окружающих, он имел возможность мгновенно исчезнуть, телепортировавшись в дисколет, но ему пока не хотелось покидать город так экстремально, до того, пока он как хотя бы в общих чертах не разработал плана такого, по возможности безболезненного отхода.

Прогулки помогали ему. В такт неторопливым шагам он приводил свои мысли в порядок. Ему не хотелось принимать решение дальнейших действий спонтанно, хотелось напротив, сделать осознанный выбор. Прогуливаясь, он вспоминал и переосмысливал свои, доставшиеся ему объемы памяти, шаг за шагом перед ним проносились воспоминания своей жизни.

Применительно к настоящему он вновь осмысливал и свое мировоззрение. Еще в молодые годы он искренне и с юношеским пылом вступил в ряды компартии, считая, что делает правильно. Ему хотелось стать таким же, как отец, бывший скромным бухгалтером, по мнению Николая, мог осмысленно и верно решать более сложные задачи в построении настоящего коммунистического общества. Хотя, как теперь Николай понимал — такое общество, или точнее такой строй был недостижимой утопией. Но, в то время, не обладая всей информацией, правдивой историей коммунистического движения он был искренен в своих порывах, в правильности выбранного пути. Уже много позже, будучи партийным секретарем небольшого коллектива, он столкнулся с нежеланием вышестоящих партийных функционеров, не то что решать, но даже и разрешать малейших изменений в сложившемся порядке вещей, какими бы положительными эти изменения не казались. Тогда он понял, что вся громоздкая система просто не желает каких-либо позитивных перемен. Партийную верхушку весьма устраивало положение властителей, не желающих нести какой-либо ответственности перед народом, а сам народ воспринимался ими как муравейник рабов — винтиков, обеспечивающих функционирование государственного механизма, по сути, мало, чем отличающегося от первобытнообщинного строя, не зря ведь, наверное, высших руководителей принято было называть вождями, или в лучшем случае — рабовладельческого. Разница заключалась только в том, что рабовладельцы вроде бы как выбивались из тех же рабов, да и то, только на первом этапе. Причем по своей сути от рабской психологии эти выдвиженцы освободиться в себе силы не находили. Они по тому же образу и подобию создали новую номенклатурную касту рабовладельцев, в дальнейшем, проникнуть в которую могли лишь родственники и блюдолизы. Выдвигая лозунг «Раньше думай о Родине, а потом о себе!» и, декларируя его для всего населения, сами в то же время поступают прямо на-оборот.

С глубокой досадой Николаю вспомнилось крылатое выражение офицера-таможенника Верещагина из кинофильма «Белое солнце пустыни» — «За державу обидно!» И еще с больше досадой вспомнилось, что после октябрьского переворота 1917 года, который потом назвали Великой Октябрьской Социалистической Революцией и все с большой буквы, такие вот офицеры, по существу цвет нации, душой болеющие за действительно Великую Российскую державу, были почти поголовно истреблены. Да и вся страна была брошена в печь, как солома для растопки пожара под названием Мировая Революция.

Этот экскурс в историю подвел Николая к пониманию настоящего. С ужасом он представил, как армады дисковидных бронированных космолетов пришельцев, а не один только разведывательный аппарат, с которым они чудом справились, атакуют Землю. И какое сопротивление встретят они сейчас? Вывод напрашивался печальный. Пройдет не больше суток и Земля будет покорена. Что можно сделать, чтобы это не случилось? Только объединенная мощь всех государств, высокие технологии, работающие на развитие всей цивилизации и обеспечение обороноспособности. Причем, цивилизации освоившей всю Солнечную систему и превратившую ее в свой родной гармоничный дом. Оставалась только одна мелочь — под каким «соусом» объединять государства Земли? Демократии, тирании, Империи, как считает Дымогарев, да и не слишком от него отстает Владимир.

Пару раз Владимир заезжал к Николаю в новенькой форме старшего лейтенанта милиции. Он, как и все уцелевшие представители силовых структур, занимался сейчас своей непосредственной работой. Николай раньше думал, что из всего состава районного отдела внутренних дел, в котором Владимир работал, тот уцелел в единственном числе, и мог теперь на этих основаниях стать чуть ли руководителем данной структуры. Но, по словам Владимира, понаехало столько откуда-то выползших майоров и подполковников, что самый наивысший пост, который ему достался — руководитель службы участковых инспекторов, большинство которых в момент катаклизма находилось на своих участках за пределами города и под «купол» не попали. Да и пост этот достался ему только потому, что никто из уцелевших офицеров не захотел покидать своих участков, где они, как правило, и проживали, для того, чтобы каждый день мотаться в город на место службы. И все же Владимиру пришлось немало попотеть, чтобы сформировать практически новую действенную структуру в свете, так сказать, требований текущего момента.